Кое-где существуют ещё племена и народы, но не у нас, братья мои: у нас есть государства.
Государство? Что это такое? Итак, внимайте же мне теперь, ибо скажу я вам слово своё о гибели народов.
Государством зовётся самое холодное из всех чудовищ. Холодно лжёт оно; и вот какая ложь выползает из уст его: ``Я, государство, я -- это народ.''.
Это ложь! Родоначальниками народов были созидающие -- это они наделили верой и любовью соплеменников своих: так служили они жизни.
Те же, кто расставил западни для людей и назвал это государством, -- разрушители: меч и сотню вожделений навязали они всем.
Там, где существует народ, не понимает он государства и ненавидит его как дурной глаз и посягательство на исконные права и обычаи.
Такое знамение даю я вам: у каждого народа свой язык добра и зла, и в этом один народ непонятен другому. Этот язык обретается каждым народом в исконных правах и обычаях его.
Но государство лжёт на всех языках добра и зла; и в речах своих оно лживо, и всё, что имеет оно, -- украдено им.
Фальш у него во всём: не своими зубами кусается зубастое это чудище, даже внутренности его -- и те фальшивы.
Смешение языков в понимании добра и зла: это знамение даю я вам как знамение государства. Поистине, влечение к гибели означает знамение это! Поистине, оно на руку проповедникам смерти!
Народятся многие множества: для лишних и было изобретено государство!
Смотрите же, как оно приманивает к себе эти многие множества! Как оно душит их, как жуёт и пережёвывает!
``Нет на земле ничего большего, чем я: я -- перст Божий, я -- устроитель порядка'', -- так рычит чудовище. И не одни только длинноухие и близорукие опускаются на колени!
О, даже вам, великие души, нашёптывает чудовище свою мрачную ложь! О, как оно угадывает богатые сердца, охотно расточающие себя!
Оно угадывает и вас, победители старого Бога! Вы утомились в борьбе, и теперь сама усталость ваша служит новому кумиру!
Героями и теми, кто честен, хотел бы окружить себя этот новый кумир! Холодное чудовище охотно греется под солнцем чистой совести!
Этот новый кумир всё готов дать вам, если вы поклонитесь ему*: так покупает он блеск добродетелей ваших и взор гордых очей.
Вами хочет он приманить многие множества! И вот изобретена была адская штука -- конь смерти, бряцающий сбруей божеских почестей!
Да, изобретена была смерть для многих множеств, смерть, прославляющая себя под видом жизни: поистине, неоценимая услуга всем проповедникам смерти!
Государством зовётся сей новый кумир; там все -- хорошие и дурные -- опьяняются ядом; там все теряют самих себя; там медленное самоубийство всех называется жизнью.
Взгляните же на всех этих лишних людей! Они крадут произведения изобретателей и сокровища мудрецов: культурой называют они эту кражу. И всё превращается у них в болезни и бедствия!
Посмотрите на этих лишних! Они постоянно больны; они выблёвывают желчь свою и называют это газетой. Они глотают друг друга и никак не могут переварить.
Посмотрите же на них! Они изобретают богатства и становятся ещё беднее. Они, немощные, жаждут власти, и, прежде всего, рычага её -- денег!
Взгляните, как лезут они, эти проворные обезьяны! Как карабкаются друг через друга, как срываются в смердящую пропасть!
Туда, к трону власти стремятся они: в безумии своём мнят они, будто счастье восседает на нём! Часто грязь восседает на троне -- и трон нередко стоит в грязи!
Безумцы все эти карабкающиеся обезьяны, мечущиеся, словно в бреду. Зловоние источает их кумир, это холодное чудовище; зловонны и они сами, служители его.
Братья мои, неужели хотите вы задохнуться в смрадном чаду их вожделеющих пастей? Бейте же стёкла, выпрыгивайте на свободу!
Прочь от зловония! Прочь от идолопоклонства лишних людей!
Подальше от смрада! Подальше от чадящего дыма человеческих жертв!
Свободна и теперь ещё земля для возвышенных душ. Ещё много привольных мест для отшельников и для тех, кто одинок вдвоём; мест, где веют благоуханием спокойные моря.
Ещё открыт великим душам доступ к свободе. Поистине, мало что может овладеть тем, кто владеет лишь малым: хвала бедности!
Только там, где кончается государство, начинается человек -- не лишний, но необходимый: там звучит песнь того, кто нужен, -- единственная и неповторимая.
Туда, где государство кончается, -- туда смотрите, братья мои! Разве не видите вы радугу и мосты, ведущие к Сверхчеловеку?
Много стран и народов видел Заратустра: так открыл он добро и зло разных народов. Не нашёл он на всей земле большей силы, чем добро и зло.
Ни один народ не смог бы выжить, не производя оценки -- что есть добро, и что есть зло; чтобы сохраниться, должен он оценивать иначе, нежели сосед его.
Многое, что у одного народа называется добром, у другого слывёт позором и поношением: вот что обнаружил я. Многое из того, что здесь именуется злом, там облекалось в пурпур почестей.
Никогда сосед не понимал соседа; всегда удивлялась душа одного безумию и злобе другого.
Скрижаль заповедей добра воздвиг над собой каждый народ. Смотри, это скрижаль преодолений его, это голос его воли к власти.
Похвально у него то, что даётся с трудом; добрым зовётся тяжёлое и неизбежное; а то, что сильно настолько, чтобы освободить от величайшей нужды, -- самое редкое и тяжёлое -- он провозглашает священным.
То, что позволяет ему господствовать, побеждать и блистать на страх и зависть соседу, имеет для него значение высшего, наипервейшего мерила ценностей и смысла всех вещей.
Поистине, брат мой, если узнал ты потребность народа, его землю и небо, и соседа его, ты открыл закон преодолений его и угадал, почему он поднимается по этой лестнице к надежде своей.
``Ты всегда должен быть первым и стоять впереди других; никого не должна любить ревнивая душа твоя, кроме друга'', -- слова эти приводили в трепет душу грека, и шёл он своей сезёй величия.
``Говорить правду и хорошо владеть луком и стрелами'', -- считалось достойным и вместе с тем делом нелёгким у народа,* от которого происходит имя моё -- имя, которое ношу я с достоинством и честью, хотя это и нелегко мне.
``Чтить отца и мать, и вплоть до сокровенных глубин души предаться воле их'' -- такова скрижаль преодолений другого народа, воздвигшего её над собой и ставшего могущественным и вечным силой её.
``Хранить верность и во имя её жертвовать кровью и честью своей даже в злых и опасных делах'', -- так, поучаясь, преодолевал себя другой народ, и, преодолевая, великие надежды понёс он в себе.
Поистине, сами себе заповедали люди всё добро своё и зло. Поистине, не заимствовали они и не нашли его, не упало оно к ним, словно глас с неба.
Изначально человек придал ценность вещам, чтобы этим сохранить себя; он дал вещам смысл, человеческий смысл. Поэтому и назвал он себя человеком, что стал оценивать.
Оценивать -- значит создавать. Слышите вы, созидающие! Именно оценка придаёт ценность и драгоценность всем оценённым вещам.
Лишь через оценку появляется ценность: и без оценивания был бы пуст орех бытия. Слышите вы, созидающие!
Перемена ценностей -- это перемена созидающих. Всегда будет разрушителем тот, кто становится творцом.
Некогда творцами были целые народы, и только потом -- отдельные личности: поистине, отдельная личность -- это самое юное из всего созданного.
Скрижали заповедей добра воздвигли над собой народы. Любовь, стремящася повелевать, и любовь, жаждующая повиноваться, сообща создали эти скрижали.
Стремление к стаду древнее, чем притяжение собственного ``Я'': и покуда добрая совесть означает волю стада, лишь дурная совесть скажет ``Я''.
Поистине, лукавое и бессердечное ``Я'', ищущее своей выгоды в выгоде большинства, -- не начало стада, а гибель его.
Любящие и созидающие -- вот кто всегда был творцом добра и зла. Огонь любви и гнева пылает на именах всех добродетелей.
Много стран и народов повидал Заратустра, но не нашёл он на всей земле силы большей, чем творения любящих: ``Добро'' и ``Зло'' суть их имена.
Поистине, чудовищны сила и власть этой похвалы и этого порицания. Скажите мне, братья мои, кто преодолеет их? Кто набросит оковы на тысячеглавого зверя?
Тысяча целей существовала до сих пор, ибо была тысяча народов. Теперь же недостаёт только оков для тысячеглавого зверя, недостаёт единой цели. У человечества нет ещё цели.
Но скажите мне, братья мои: если до сих пор ещё нет у человечества цели, то есть ли оно само или ещё нет его?
Есть у меня один вопрос к тебе -- и только к тебе, брат мой: как морской лот, бросаю я его в душу твою, чтобы узнать, насколько глубока она.
Ты молод и мечтаешь о ребёнке и браке. Но ответь мне: таков ли уже ты, чтобы иметь право желать ребёнка?
Победитель ли ты, преодолел ли самого себя, повелитель ли ты своих чувств, господин своих добродетелей? Об этом спрашиваю я тебя.
Или в желании твоём горит животное и потребность природы твоей? Или одиночество? Или недовольство собой?
Я хочу, чтобы победа и свобода твои страстно желали ребёнка. Живые памятники должен ты ставить победе и освобожению.
Ты должен строить превыше и дальше себя. Но прежде построй самого себя, соразмерно в отношении души и тела.
Возрастай же не только вширь, но и ввысь. Сад супружества да поможет в этом тебе!
Ты должен создать высшее тело, первое движение, само собой катящееся колесо: ты должен создать созидающего.
Брак: так называю я волю двоих создать единое, большее тех, кто создал его. Брак -- это взаимоуважение и почитание этой воли.
Да будет это смыслом и правдой брака твоего. Но то, что считается браком у многого множества, у всех этих лишних, -- как назвать это?
О, эта бедность души, желающей быть вдвоём! О, эта грязь души вдвоём! Это жалкое удовольствие -- быть вдвоём!
Все это называют браком и говорят, что союзы их заключены на небесах.
Тогда не надо мне этого неба лишних людей! Не надо мне этих животных, опутанных небесной сетью!
Да не приблизится ко мне этот Бог, с кряхтением благословляющий то, что соединял не он! *
Но не смейтесь над подобными браками! Какой ребёнок не плачет из-за родителей своих!
Достойным виделся мне человек, созревшим для смысла земли: но когда увидел я жену его, мир показался мне домом умалишённых.
Да, я хочу, чтобы земля дрожала в судорогах, когда святой и гусыня соединяются друг с другом.
Один вышел на поиски истины как герой, а добычей его стала маленькая наряженная ложь. Он называет это своим браком.
Другой был недоступен в общении и привередлив в выборе людей. Но раз и навсегда испортил своё общество: он называет это своим браком.
Третий искал служанку с добродетелями ангела. И вот -- сам сделался служанкой у женщины, и теперь ему самому надо бы стать ангелом.
Часто замечаю я, как осторожны покупатели и какие лукавые у них глаза. Но даже самый хитрый из них берёт жену не глядя.
Любовью именуется у вас множество коротеньких безумств. А брак ваш, как одна большая глупость, кладёт конец безумствам этим.
Это ваша любовь к женщине и любовь к мужчине -- о, если бы была она состраданием к сокрытому, страдающему божеству! Но чаще всего лишь двое животных угадывают друг друга.
Даже лучшая любовь ваша -- лишь слащавое подобие любви и болезненный пыл; тогда как она должна служить факелом, освещающим путь в высоту.
Некогда должны вы будете любить сверх себя! Так научитесь же сперва любви! И потому придётся испить вамгорькую чашу её.
Даже в чаше высшей любви содержится горечь: так порождает она стремление к Сверхчеловеку, пробуждая жажду твою, созидающий!
Жажда творчества, стрела, летящая к Сверхчеловеку: скажи, брат мой, такова ли воля твоя, стремящаяся к браку?
Священны для меня такая воля и такой брак.